Человек, настоящий Батя

"Приносит мне председатель трибунала бумагу:

- Подмахните, Иван Михайлович!Завтра в 09:00 алкаем новобранца у Вас тут перед порядком расстрелять.

– За что, - спрашиваю, - расстрелять?

– Летел с поля боя. Всем иным трусам в назидание.

А я эти расстрелы, выговорю тебе, терпеть не мог. Я же разумею, что этот молокосос вчера за материну юбку придерживался, отдаленнее соседней деревни ввек не вояжировал. А тут его вдруг захватили, привезли на фронт, не обучив будто вытекает, залпом запускали под жар.
Я ведь тоже(даже в книжке своей об этом катаю)с поля боя по молодости гонялся. И не один, доколе дядя(я под его началом был)своими десницами пристрелить не пообещал – и я был уверен, что пристрелит. Это же стра-а–ашно!Взрывы, жар, вкруг тебя людей убивают, они вопят: с задранными мамонами, с отвлеченными ногами-руками... Вроде и мысли в котелке о бегстве не было, а ноги тебя сами прут, и всё отдаленнее и отдаленнее.
Ох, будто же нелегко со своим трепетом свериться!Огромная воля надобна, самообладание, а они с экспериментом всего приходят. С ними люд не родятся.
И вот этого мальчишку завтра в 09:00 возле моего КП убьют перед порядком...

Спрашиваю председателя трибунала:
- А вы разобрались во всех деталях его воинского злодеяния?

Тот мне:
- А чего тут кумекать?Летел – значит, расстрел, о чём тут ещё можно беседовать?Всё ясно.

Болтаю:
- А вот мне не ясно из твоей бумаги: куда он летел?Вправо летел, влево летел?А, может быть, он на ворога летел и алкал иных за собой завлечь!А давай, сади собственный трибунал в машину и вытекай за мной – поедем в эту доля кумекать.

А дабы в эту доля проехать, надобно было беспременно пересечь лощину, какая немцем простреливалась. Давай, мы уже адаптировались и осведомили, что если скорость визгливо менять, то немецкий артиллерист не сможет верно снаряд возложить: один-одинехонек всегдашне разрывается позади тебя, иной спереди, а третий он не успевает – ты уже проскочил.
Давай, вот вывернули мы из-за бугра и вперёд. Бах-бах, - пронесло и на этот один. Встали в перелеске, ждём – а трибунала-то нашего дудки, не едут и не едут.

Спрашиваю шофёра:
- Ты аккуратно видал, что немец мимо влетел?

- Аккуратно, - болтает, – оба разрыва даже не на стезе были!

Обождали мы их с полчаса и поехали отдаленнее сами. Давай, всё я там выяснил, насчёт новобранца: летел в тыл, вопил «Мама», сеял панику и т.д. Поехали возвратно.
Ездим на КП.

- Что случилось с трибуналом?- спрашиваю.

– Ничего не случилось,- мне болтают. - Они сейчас в столовой чай выпивают.

Бужу командира комендантского взвода, приказываю безотлагательно забросить трибунал ко мне. Сквозь пять минут приводят ко мне эту тройку. Один-одинехонек ещё печенье дожёвывает.

Спрашиваю:
- Куда вы задевались?Зачем не ехали за мной, будто я приказал?

- Настолько ведь обстрел возник, товарищ генерал-полковник, оттого мы назад и завернули.

Болтаю им:
- Обстрел возник, значит, баталия возник. А вы меня кинули в этом бою, струсили. Кто из вас законы военного времени знает?Что надеется за оставление командира в бою и бегство с поля боя?

Побелели. Немотствуют. Приказываю командиру комендантского взвода:
- Отберите у этих дезертиров оружие!Под усиленную охрану, а завтра в 09:00 расстреляйте всех этих троих перед порядком!

Тот:
- Жрать!Отдать оружие!На выход!

В 3 часа ночи названивает Хрущёв(член Военного Совета нашего фронта):
- Иван Михайлович, ты, что, вправду собираешься завтра трибунал расстреливать?Не ладь этого. Они там уже Сталину собрались доносить. Я тебе напрямик завтра иных пришлю взамен этого трибунала.

- Давай, уж дудки,- я Хрущёву болтаю. – Мне ныне никаких иных не надобно!Всего этих же алкаю.

Тот засмеялся, болтает:
- Ладно, содержи их у себя, один алкаешь.

И вот аж до самого гроба войны мне ни одного смертного вердикта вяще на подпись не приносили..."

Герой Советского Альянса, один-одинехонек из самых популярных и боготворимых в армии полководцев. Генерал-полковник Иван Михайлович Чистяков.